Пари на миллион долларов

Текста много, зато есть чем заняться на выходных :)

Часть 1 (http://www.cardrunners.com/blog/internetpokers/the-million-dollar-bet-pt-1)

Я пишу это, сидя в машине на стоянке для отдыха где-то на границе с Флоридой. Пытаюсь удобно устроиться, но не могу. Все мои вещи лежат в багажнике и на заднем сиденье. Дождь бьет по лобовому стеклу, отбрасывая причудливые тени на мои руки. Я очень устал, но не могу спать. Я не знаю, сколько сейчас времени. Может 11, а может полночь. В последнее время у меня проблемы со сном. Эти несколько дней выдались жесткими.

Я не знаю, как писать об этом. Я не знаю, к чему вся эта история, и кому я ее рассказываю. Мне просто нужно выговориться и записать, через что я прошел.

Думаю, все началось в прошлом году. Я сделал большой перерыв в игре; не играл в покер 9 месяцев после того, как меня взломали. Я вернулся к обычной жизни – занялся своим здоровьем, как физическим, так и духовным, и держал дистанцию с покерным миром. Несколько раз я пытался снова начать играть, но меня хватало ненадолго. Весь покерный драйв куда-то исчез.

Когда я первый раз я приехал в Вегас, мне было 20 лет (июль 2010), там я встретил многих из тех, с кем играл в онлайне, одним из этих людей был Джанглмен. Выяснилось, что у нас много общего, мы хорошо провели время и договорились с октября вместе снимать дом в Сан-Диего. Мы оба были знакомы с Эштоном и позвали его с нами. Но он тогда учился и занимался борьбой в колледже, поэтому не мог уехать из Орландо, и вместо этого предложил нам поселиться у него. Мы решили, что это отличная идея – три сильных молодых игрока под одной крышей.

Так мы и сделали. Я и Джанглмен переехали в Орландо. Мы проводили много времени вместе – играли в покер, исследовали город, были молодыми и дерзкими. Для меня это была отличная возможность снова окунуться в игру, сфокусироваться и учиться у этих двух великих игроков. Страсть к покеру и понимание игры вернулись ко мне. Я был взрослее, чем они. И Эштон, и Джанглмен уважали меня и называли «Медведь Папа», я был старшим по дому. Присматривал за ними.

У нас были интересные отношения. Но главная история случилась несколько дней назад.

К нам в Орландо на неделю приехал Даг, также известный как WCGRider. Джангл должен был вернуться из Австралии 4-го, но задержался, так что в доме были только я, Эштон и Даг.

Эштон купил билеты на матч НБА между Орандо Мэджик и Майами Хит. Он предложил и мне один, но я отказался, не было настроения. В итоге, он взял с собой Дага и еще нескольких друзей.

Они пошумели, много выпили и после игры отправились на концерт в House of Blues. Даг потом рассказывал мне, как пошел к бару за выпивкой, но Эштон его догнал: «Эй, не думай об этом, я сам заплачу, все в порядке». Даг ответил: «Не, так не пойдет. Ты уже купил билеты, выпивка с меня». Эштон сказал: «Ну, спасибо... Знаешь... Мне все время грустно». Даг посмотрел на него. «Меня все время что-то беспокоит, у меня постоянная депрессия, я уже очень давно не чувствовал себя счастливым». Даг старался слушать его настолько серьезно, насколько это возможно во время концерта в House of Blues. «Чувак, если тебе нужна помощь, мы всегда рядом, – сказал он. – Если ты хочешь собраться с мыслями, тебе нужно перестать заключать бесконечные пари, завязать со всем этим безумием, сфокусироваться на покере, учебе и своем здоровье. И ты можешь это сделать. Мы все это знаем».

Эштон улыбнулся: «Да, ты прав. Я это сделаю. Я смогу измениться». И вечеринка продолжилась. В 3 ночи Эштон уехал с какой-то девушкой. Даг с сестрой Эштона, которая тоже ходила на концерт, отправились домой вдвоем.

Я плохо сплю по ночам. Я и так всегда просыпаюсь первым, но в это утро встал особенно рано и решил позавтракать. Около 11 часов я зашел в большую комнату и увидел, что Даг играет в покер, сидя на диване, а рядом сидит за своим компьютером Эштон. Он вернулся всего 5-6 часов назад и проспал часа четыре. Он много выпил прошлой ночью и говорил по скайпу с Джастином Смитом.

Даг и я слушали, как Эштон пытается уговорить его заключить пари. Проспав 4 часа, Эштон настаивал, что сможет пробежать 70 миль (112,6 км) за день. Джастин сомневался. И чем дольше он это делал, тем выше Эштон поднимал ставки.

«1-1». «Нет, нет, нет...» – ответил Джастин. «Хорошо, 2-1». «Нет...» «Хорошо, 3-1... 3.5-1, и только потому, что ты мой друг». Глядя на все это, мы с Дагом обменивались взглядами – он это серьезно? – Эштон повернулся ко мне и спросил: «Хасиб, 3-1 нормально, да? Ты бы принял ставку 3-1?» Я посмотрел на него с недоверием, потом на Дага, и сказал: «Ну, да. 3-1 звучит нормально». Эштон повернулся к компьютеру и сообщил: «Ладно, чувак. Я правда хочу пробежать... 5.5-1». Джастин сказал: «Я иду спать». И повесил трубку. Эштон был разочарован.

Он повернулся ко мне и сказал: «Ты принимаешь, так?» Я ответил: «Слушай, я не думаю, что это хорошая идея».

«Нет, чувак, я действительно собираюсь это сделать. Я пробегу 70 миль без проблем. Я знаю свое тело». Мы спросили его, на какое максимальное расстояние он бегал в жизни. Он ответил, что максимальная дистанция, которую он пробегал за один раз, была 22 мили.

Эштон очень развит физически; он занимается борьбой в колледже, в школе бегал по пересеченной местности и за два дня до всего этого пробежал 13 миль. Он в очень хорошей форме. Но он ни разу в жизни не бегал полный марафон. Он посмотрел на меня и спросил: «Сколько ты можешь поставить, по максимуму?» Я поколебался минуту.

Пока я смотрел на него, я думал... Всё это мы уже проходили. Я не раз видел, как Эштон заключает идиотские пари. Я видел, как его обманывали, надували и обводили вокруг пальца бесчисленное количество раз, и я видел, как он продолжал заключать эти тупые пари не в свою пользу. Каждый раз я отказывался от участия; не хотел иметь с этим ничего общего. Я знаю, что он творит много глупостей, и знаю, что иногда у него едет крыша. Я много лет знаю Эштона и наблюдаю за его жизнью. Много раз я пытался его остановить, дать совет или вытащить из этого болота, но он попадает туда снова и снова.

Я понял, что не смогу заставить Эштона завязать с этими вещами. Он все равно заключит это пари, вне зависимости от моего решения. Я знаю его, и это настроение, и этот взгляд, и этот голос. Я понимал, что он не сможет пробежать 70 миль. Он просто выкидывал деньги на ветер. Я не могу его спасти. Я не могу его остановить.

Я ответил: «Хорошо, я могу поставить 70. 70к против твоих 210».

«Ладно, замазано», – ответил он. Он доел пончики и побежал наверх переодеваться. Было около полудня. По условиям пари, у него было 24 часа, чтобы завершить марафон. Он должен был сохранять одну скорость на беговой дорожке, ходьба и любое другое отклонение от нее не засчитывались. Он мог делать столько перерывов, сколько хотел. Даг тоже купил долю, и еще один наш друг, но по большей части пари было моим.

Он вприпрыжку отправился в соседний зал, чтобы приступить к забегу. Официальный старт марафону был дан в 12:30, в пятницу.

Мы с Дагом начали звонить всем подряд. Всем, кто знал что-нибудь о беге, сам бегал марафоны или знал бегунов-марафонцев. Мы пытались узнать, какие шансы у парня, который занимается борьбой в колледже и бегал по пересеченной местности в школе, но ни разу в жизни не бегал марафон, пробежать 70 миль за день. Общее мнение было таким: шансы на победу у него весьма низкие, некоторые даже считали их близкими к 0%. Все, к кому я обращался, были настроены скептически, а когда я говорил, что ходьба запрещена условиями, отвечали, что пробежать такую дистанцию без специальной подготовки почти невозможно. При этом я еще никому не говорил, что он пил всю прошлую ночь, спал только 4 часа и предложил мне 3-1.

В тот момент я считал, что раз столько людей уверены, что Эштон не сможет это сделать, то у него нет шансов. Он думает, что знает свое тело, но ты не можешь знать, как твое тело отреагирует на такие физические и психологические нагрузки, если ты никогда не делал ничего подобного. Он не может знать. Он не знает, как три марафона подряд отразятся на его мышцах, коленях, сердце. В его крови до сих пор был алкоголь, он почти не спал, и я знал, что на душе у него тоже неспокойно. Я знал, что это всё тот же Эштон, стоящий перед пропастью – вот он сидит на 500/1k напротив Фила Айви со всем банкроллом, отчаянно пытаясь что-то изменить, сделать жизнь ярче и полнее. Он хотел стать героем. Я вспоминал всё это и понимал, что у Эштона нет никаких шансов победить.

Я и Даг регулярно ходили в зал смотреть, как он бежит. Мы приносили ему Gatorade, спортивные батончики, бутылки с водой и заодно проверяли, что с ним все в порядке. Его сестра решила остаться с нами на день (после того, как узнала, что он собирается сделать) и помогала носить еду и напитки туда-сюда. В тот момент все это казалось веселым экспериментом, случайно пришедшим нам в голову. Я считал, что моя главная роль – удостовериться в том, что Эштон не слишком расстроится, и помочь ему вернуться к обычной жизни, когда он сдастся или проиграет. Я знал, что поражение будет для него серьезным ударом.

Около двух мы с Дагом уехали обедать в Ruby Tuesday's. За едой мы получили смс от Эштона. Он написал, что ему нужно больше экшна, и он собирается уговорить еще нескольких человек, чтобы поставить 900к своих денег. Я помню ошеломленный взгляд Дага, когда я читал смс вслух. Мы не знали, что думать. Первое, что пришло нам в голову: Эштон занялся саморазрушением – всё или ничего. Я тогда подумал, что Эштон, обливающийся потом в зале, возможно, сейчас чувствует себя на этой беговой дорожке счастливее всего за долгое время. В этом моменте был смысл. Он наверняка чувствовал, что каждый мускул, каждая часть его тела обрела смысл и четкое направление. Он точно знал, за что борется и за что страдает.

Я ответил ему: «Хорошо, я покупаю остальное». Пришел ответ: «Ты уверен?» «Да, я уверен. Мои 285к плюс еще 15к, которые у тебя уже есть, итого – 300к. Считай, что замазано».

Я снова подумал, что он разбрасывается деньгами. Он не остановится, пока не добьет пари до своих 900к. Если я знаю, что он кидает на ветер 600к, какая разница, поймаю их я или кто-то другой? Ведь такова жизнь покерных игроков? Они играют там, где есть деньги. Без обид. Мы просто два игрока. Победит тот, кто принял верное решение в нужный момент, и проигравший это поймет. Ничего личного. В покере нет ничего личного. По крайней мере, не должно быть.

На обратном пути мы с Дагом обсуждали, насколько вся эта ситуация вышла бредовой. Я никогда ни на что не ставил такие суммы – я вобще не фанат пари и до этого ставил меньше $1,000. Это было похоже на сон. Даже говорить об этом становилось все сложнее. Даг сказал: «Ты должен признать, что Эштон, в некотором смысле, животное».

Я ответил: «Да. Ты, пожалуй, прав, но мы заключили пари не о том, животное он или нет. Мы поставили на то, что он не сможет пробежать сегодня эти 70 миль».

На входе я столкнулся с Эштоном, который возвращался в зал, и мы коротко поговорили. Он спросил, уверен ли я в том, что делаю, и я ответил, что уверен. Он спросил: «Почему? Ты думаешь, что у меня не получится? Думаешь, я не знаю свое тело?»

Я тщательно подбирал слова: «Я... Я просто думаю, что коэффициент слишком хорош. Не могу от такого отказаться».

Он ответил: «Хорошо, но ты должен принять два условия. Во-первых, ты согласен с тем, что вероятность обмана равна 0%. Это не значит, что ты переживешь, если я сжульничаю на 1%, это значит, что ты уверен, что вероятность того, что я тебя надую, равна 0%».

«Да, я знаю, что ты не будешь меня обманывать. Не волнуйся».

Он продолжил: «Хорошо. Второе условие... Это не отразится на нашей дружбе, даже если я выиграю. Или если я проиграю. Мы все равно остаемся друзьями».

Я посмотрел на него, на мгновение задумался и ответил: «То есть, если ты проиграешь, ты останешься моим другом?» «Да». «Хорошо, если я проиграю, я тоже не буду тебя ненавидеть. Все в порядке, мы останемся друзьями». Я похлопал его по спине, и мы пожали друг другу руки. Оглядываясь назад, это не было рукопожатием на миллион. Я даже не знаю, что это было, хаха. Думаю, тогда это всё еще казалось мне нереальным. Я просто понимал, что расстроюсь, если на следующий день какой-то случайный покерный игрок станет богаче на 600к вместо меня.

Эштон вернулся на дорожку и продолжил забег. Было 2 часа дня, беспокойство росло. Я помню, как сказал Дагу: «Знаешь, о 70к я бы даже не думал, воспринял бы по-дзенски. Проиграть 70к обидно, но ничего страшного, я бы нашел способ отвлечься. Но 285к, чувак... Разница между победой и поражением... -285к или +855к. Это пари на миллион долларов. Думаю, я сегодня не смогу играть в покер. Я просто не могу больше ни о чем думать». Он ответил: «Конечно, а чего ты ждал? У тебя сегодня не самый простой день, приятель!»

Время тянулось очень медленно. Даг и сестра Эштона каждые полчаса сообщали мне, сколько Эштон уже пробежал, а я развлекался расчетами, получится у него закончить в срок, или нет.

Эштон несколько раз возвращался в дом и жаловался, что чувствует себя уставшим намного раньше, чем предполагал. Около 4 часов дня он улегся на диване и объявил, что собирается немного поспать. Через 10 минут он вскочил и снова ушел в зал. В 6 часов он вернулся и решил несколько часов поспать в своей комнате. Через 10 минут он вышел, сказал, что перезарядился, и снова нас покинул. Эштон не мог заснуть. Для нас с Дагом это было решающим аргументом – он не сможет победить. Без отдыха его тело точно не выдержит.

Около 8 вечера я рассказал обо всем подруге, у которой был опыт марафонов. Я рассказал ей всю историю целиком, о том, что Эштон уже начал сомневаться, что он не может спать, и что он пил всю ночь перед этим. Ее ответ был неожиданно серьезным: «Вам нужно постоянно следить за ним». Я ответил: «Ну, мы каждые полчаса туда ходим, носим ему еду и все такое». «Нет, нет, вы должны там быть постоянно, на всякий случай. Если он потеряет сознание или у него случится сердечный приступ, ему нужна будет срочная медицинская помощь. Кто-то должен быть там, прямо сейчас. Вероятность только повышается с каждой минутой».

Постепенно до меня начало доходить, что происходит. Я знал Эштона, я знал, насколько он упрям. Он зверь, и будет биться до предела своих возможностей. Никто не сомневался, что у Эштона хватит силы воли для победы. Спор был о том, выдержит ли его тело. Я ставил на то, что Эштон физически не сможет продолжать: потянет мышцу, потеряет сознание, повредит сустав или у него случится сердечный приступ. По-другому он проиграть не мог.

С этого момента мы с Дагом договорились постоянно дежурить в зале, но не успел я туда направиться, как в 9:30 на пороге появился Эштон. Он сказал, что снова собирается поспать, и на этот раз долго не выходил из своей комнаты. Мы с Дагом и сестрой Эштона сидели внизу, все чувствовали себя неуютно. «Думаете, он спит?» – спросила сестра Эштона.

Даг сказал, что когда проходил мимо, он видел, как Эштон раскачивается, сидя на кровати. «Можете мне поверить, он не сможет заснуть», – сказал он. Сестра Эштона спросила, есть ли какой-нибудь способ помочь ему заснуть. Даг покачал головой. История становилась все более запутанной, я ничего такого не ожидал. Похоже, Эштон втянул себя в ужасное испытание. Раскачивается из стороны в сторону... Я представил, как он себя чувствует... Мы сидим внизу и ждем, когда наш друг сдастся. С каждой секундой у него оставалось все меньше времени. Я должен был чувствовать облегчение, но мне было не по себе. Все это начало казаться мне каким-то извращением.

Около 10:30 вечера сестра Эштона сказала, что их родители на пути к нам. Мы с Дагом не знали, как на это реагировать. По словам сестры, он просто позвонил маме и сказал: «Вы должны приехать. Мне нужна ваша помощь». Сестра пыталась их отговорить, но безуспешно. Ситуация стремительно выходила из под контроля, а теперь мы еще и должны были объясняться перед его родителями.

В 11:00 Эштон так и не вышел из своей комнаты. Он пробежал 30 миль из семидесяти. В полночь закончится половина времени, а ему так и не удалось поспать. В тот момент я был уверен, что пари закончено. Эштон недооценил свое состояние. Он еще не пробежал и половины, а начинать всегда проще. Он не сможет дальше бежать быстрее, чем в начале. Я считал, что теперь моя роль заключается в том, чтобы объяснить его родителям, что произошло и почему. Я думал, что все кончено.

Через полчаса приехали его родители и сразу отправились в комнату Эштона. Мы с Дагом сидели внизу, ожидая развития событий, и шепотом репетировали, что скажем. Наконец они спустились вниз и заметили нас. Его мама тепло посмотрела на меня, протянула руку и представилась: «Привет, я Джулия». Я тоже представился, и она пошла в сторону кухни, чтобы положить свою сумку. «Я в шоке от Эштона, – сказала она, в основном, себе. – Зачем ему всё это... Но еще больше я в шоке от людей, которые заставляют его делать такие вещи».

Мы с Дагом обменялись взглядами. Она не понимала, что это мы поставили против него. Я подошел к кухне и раскрыл ей секрет: «На самом деле, Джулия, мы как раз те самые люди, которые поставили против Эштона. Не только мы. Мы и еще некоторые».

Как только она это услышала, она отвела взгляд и напряглась. Ее отношение полностью изменилось. Она стояла, прикусив губу, пока я рассказывал ей всю историю... Во всех подробностях... О нашей дружбе с ее сыном, о том, с чего началось пари и к чему мы пришли на данный момент... О том, сколько денег стоит на кону... О рисках, на которые он идет.

«Ты говоришь, что ты его друг, Хасиб?» После этого она больше не говорила со мной... Она говорила В МЕНЯ. Она больше ни разу не посмотрела мне в глаза. «Нет, настоящие друзья не будут рисковать здоровьем своего друга, чтобы получить его деньги. Ты знал, на что идешь, когда заключал это пари. Вы не его друзья».

Мы были не согласны. «Он бы сделал это в любом случае, – сказал я. – Я не смог бы его остановить. Я помог ему, разве нет? Я волновался за него, разве нет? Я приглядывал за ним, разве нет? Какая разница, мои это деньги или чьи-то еще?»

«Нет, Хасиб, вы не его друзья. Все это ради денег, так? Вам нужны только они, правда? Вы здесь ради них, и ради них заставляете моего сына идти на такое!»

«Нет, нет. Нет...»

«Конечно, но ваши действия говорят об обратном. Эштон не будет ничего делать, – объявила она. – Я не позволю вам зарабатывать на здоровье моего сына. Пари отменяется».

«Ну... Вы тут не при чем».

«Нет, при чем. Я сказала, что он не будет ничего делать. Нет такой суммы, ради которой стоило бы жертвовать его здоровьем, и если бы вы были его друзьями, вы бы это поняли. Вы знаете, как меня найти, по поводу выплат можете обращаться ко мне лично. Я вам заплачу».

Мы с Дагом посмотрели друг на друга. Я не знал, что сказать. Она смотрела на меня, как на кусок дерьма. Родители снова поднялись наверх к Эштону и оставили нас с Дагом стоять на кухне. Я вернулся в большую комнату и упал на диван.

Я знал, что его родители и не могли отреагировать иначе. Я понимал, почему она считает нас отбросами. Я видел, как Эштона обманывали и надували раньше бесчисленное количество раз. Не зная подробностей, она решила, что я один из таких людей. Это понятно. Но я не мог забыть то, что она сказала. Это застряло во мне и начало вклиниваться в мои мысли. Я до сих пор все помню, как сейчас.

Часть 2 (http://www.cardrunners.com/blog/internetpokers/the-million-dollar-bet-pt-2)

Мы с Дагом сидели на диване и ждали. Чего – неизвестно. Мама Эштона отменила пари, но мы знали, что Эштон так просто не сдастся. Мы знали, что он будет бороться и настаивать, что сможет продолжать. Было около 11:45, а он до сих пор не пробежал и половины дистанции. Я считал, что пари закончено, и сейчас мы будем разбираться с результатами. Помню, как сидел на диване и чувствовал себя виноватым. Мы ждали.

Наконец около 12 часов сестра Эштона (которая защищала нас от его родителей) спустилась вниз. Она сказала, что они пытались поговорить с Эштоном, но он почти не реагировал... Сказал только, что хочет спагетти. Она спросила, знаем ли мы, как приготовить спагетти. Мы с Дагом посмотрели друг на друга: «Ты в курсе, что мы покерные игроки, да?» Она кивнула, и мы засмеялись.

Я отправился за ней на кухню и нашел кастрюлю, она объяснила мне, что делать дальше, а сама ушла обратно наверх. Я остался у плиты смотреть на закипающие спагетти. Помню, как я спросил у Дага, пока стоял там: «Думаешь, его родители считают меня полным м##аком? Ведь я следил за Эштоном, разве нет? Я же его друг, нет? Они разговаривали со мной, как будто я кусок дерьма. Он бы в любом случае это сделал. Я знаю, что не смог бы его остановить... Я не могу им управлять. Я не могу помочь тому, кто не хочет моей помощи».

Через некоторое время он ответил: «Знаешь... Я думаю, ты прав. И я думаю, что они тоже правы. Наверное, истина где-то посередине. Я не считаю, что ты где-то допустил ошибку, и вряд ли Эштон считает, что ты ее допустил. Но если посмотреть на ситуацию со стороны, то на месте его родителей я отреагировал бы точно так же».

«Я знаю. Я тоже. Но я не могу стряхнуть это с себя. Я чувствую себя последним дерьмом».

«Ну, мы уже все в нем. Теперь нужно с этим что-то делать», – ответил он.

Спагетти набрали воду и погрузились на дно кастрюли.

Наконец вниз спустился Эштон. На нем были спортивные штаны и черная кофта с капюшоном. Я спросил, как он себя чувствует, как его ноги и колени. В порядке, ответил он. Мы не стали спрашивать, собирается ли он продолжать. По тому, как он ходил по кухне в поисках еды, было понятно, что собирается. Он не выглядел сломленным... Он просто хотел спагетти. И был так спокоен, что становилось страшно. Сестра наполнила его тарелку спагетти, и он сел за компьютер, чтобы поесть.

Во время еды он включил музыку на Youtube. Это был дабстеп. «Вы слышали эту песню?». Мы ответили, что нет. «Да ладно, вы что!» Он включил для нас музыку погромче и продолжал есть. Он качал головой в ритм и стучал пальцами по столу, доедая спагетти. Ему хотелось поделиться с нами этой музыкой. Он все еще считал нас своими друзьями и был в порядке, в своем особом эштоновском порядке.

Я помню, что не мог отвести от него взгляд. Он был полностью погружен в компьютер и спагетти. Его кофту пересекали крупные белые буквы «TO WRITE LOVE ON HER ARMS» [некоммерческая организация, помогающая людям бороться с депрессией и суицидальными настроениями]. Мы боялись нарушить тишину, как будто ждали, когда он снова заговорит. Уставший парень ест спагетти, сидя за своим столом. Я помню, как сказал себе: запомни этот момент, Хасиб. Ты не забудешь его никогда в жизни. Я ничего не говорил. Просто смотрел на него. Он ел не спеша.

Когда он наконец доел, то продолжил с нами болтать, пока сидел и переваривал пищу. Шутил и смеялся... Он как будто не замечал всё это безумие вокруг. Я помню, как подумал, откуда у него сейчас столько энергии? Он выглядит счастливым. Он сейчас счастлив?

Около 12:30 он вернулся наверх. Спустился он уже в шортах и вышел за дверь, родители быстро проследовали за ним. Они не сказали нам больше ни слова. В итоге, подумал я, у них тоже не получилось его остановить.

Пари продолжалось.

Даг весь день боролся с простудой, и кашель становился все хуже. Я посоветовал ему идти спать и выпить побольше жидкости. Оставаться внизу не было никакого смысла, раз родители сами будут всю ночь присматривать за Эштоном. Он согласился и ушел наверх. Мне тоже хотелось спать, но я чувствовал, что не должен этого делать.

Сестра Эштона и ее бойфренд остались со мной в комнате. Я повернулся к ним: «Просто хочу сказать, что очень вам благодарен за то, что вы здесь. Не знаю, как бы мы справились без вашей помощи». Она улыбнулась и сказала, что все в порядке, в их семье это обычное дело, и они с бойфрендом засмеялись.

Они совершенно не напрягались. Смеялись над своими шутками и смотрели клипы на Youtube... Они выглядели так уютно среди всего этого, они просто жили. Я заметил, что восхищаюсь ими. Перед тем, как Даг ушел спать, я сказал ему: «Господи... спасибо, что ты дал нам нормальных людей». Он ухмыльнулся и согласился. «Да пошел бы весь покерный мир, – сказал я. – Мы должны научиться быть такими, как они».

Даг ушел спать наверх, а они уснули друг на друге, укрывшись пледом на диване.

Около 1:30 ночи я понял, что настолько измучен, что мне все-таки нужно поспать. Я поднялся в свою спальню и завел будильник на 2:45, решив, что после этого пойду в зал смотреть на Эштона до конца марафона. Я настолько устал, что не мог держать глаза открытыми, всё это было для меня уже слишком. Помню, как смотрел в потолок. Мне хотелось провалиться в сон, но не получалось.

Я потянулся за телефоном. Было почти 5 утра; я пропустил будильник. Черт! Я запрыгнул в одежду, запихнул ноги в ботинки и выбежал за дверь. Я повернул за угол, ввел цифры на кодовом замке при входе в зал и распахнул дверь.

Его мама сидела на опрокинутом велосипеде, увлеченная игрой в своем телефоне. Отчим стоял рядом с Эштоном, облокотившись о соседнюю беговую дорожку. Он смотрел мультфильм по телевизору, висящему на стене. Никто из них даже не взглянул в мою сторону и вообще никак не отреагировал на мое появление. Я тоже ничего не сказал.

Я прошел в дальний конец зала и сел на скамейку. Проверил время на своем телефоне – 5:15 – и решил, что останусь до конца, буду просто смотреть на него. Тогда мне казалось, что я смогу это сделать.

Я сидел там, глядя на бегущего Эштона, отмечая про себя, как мой мозг фиксирует происходящее. Я слышал только механический шум беговой дорожки и топот его ног. Это было так совершенно и четко, как метроном. Я внимательно смотрел на него. Он был в одних трусах. Его кожа была туго натянута на мускулатуру. Его голова была повернута вниз и чуть влево... По его движениям казалось, что он еле успевает за скоростью дорожки. Его глаза были пусты. Я не знал, на что он смотрит, и о чем думает. Помню, как я подумал, что он выглядит жалко. Как животное в клетке. Я знаю, что это было только в моей голове, но чем дольше я смотрел на него, тем больше у меня сжималось сердце. Я чувствовал себя таким виноватым в тот момент, что не смог дальше на него смотреть.

Я достал из кармана iPod и вставил в уши наушники. Надеялся, что это сможет меня успокоить, и включил тихую, медленную музыку. Я слушал ее и смотрел на свои ботинки. И все равно сквозь музыку слышал шум дорожки и его топот. Я снова посмотрел на него, уже успокоившись. Я смотрел на его ноги... Они выглядели такими напряженными. Помню, как мой взгляд остановился на его коленях... Я внимательно изучал их. Они качались туда-сюда, как маятники из плоти. Чем дольше я смотрел на его колени... Тем больше образов рождалось в моей голове. Я видел, как его походка замедляется, колени со скрипом останавливаются, и он падает на живот... Затем перед глазами снова появлялись маятники. Мое сердце начало биться быстрее. Но о чем бы я ни думал, он продолжал бежать. Я закрыл глаза. В тот момент всё было тяжело. Это было слишком.

Я поднялся на ноги. Мне показалось, что сейчас меня вырвет. Я поспешил к выходу, ударил по кнопке, открывающей дверь, и постоял под навесом, вдыхая холодный воздух. Я провел в зале всего 20 минут, но больше выдержать не смог. Я как будто встретился лицом к лицу со своим собственным безумием.

Я вспомнил, что представлял своего друга, который испытывает боль. Это была не просто мысль. Я видел это своими глазами... Каким куском дерьма надо быть, чтобы представлять такое? Что со мной?

Я пошел назад в дом, пытаясь успокоить дыхание и мысли, крутившиеся в моей голове.

Я позвонил подруге, разбудив ее среди ночи. «Послушай, Хасиб, – сказала она. – С тобой все в порядке. Вся эта ситуация просто полный бред. Он сумасшедший, и он втянул тебя в историю, из-за которой ты сходишь с ума. Но с тобой все в порядке. Успокойся, ладно?»

Этот разговор мне помог, но все равно я продолжал чувствовать, как что-то переворачивается внутри меня, подбирается к горлу, душит и снова опускается вниз.

--

Эштон, бегущий по дорожке, не выходил у меня из головы. Я решил включить компьютер, чтобы отвлечься. В 7 утра он прислал смс с текущими показателями. По моим расчетам, с полуночи он бежал почти без перерывов. За 78% времени он пробежал 77% дистанции.

Время шло, и мое беспокойство росло. Я никогда в жизни так себя не чувствовал; меня как будто душили. Чем дольше я оставался один на один со своими мыслями, тем больше они меня одолевали. Я смотрел на часы по два раза в минуту. В итоге, я понял, что мне необходимо позвонить кому-нибудь еще. Если я ни с кем не говорил, я тонул в собственных мыслях.

Около 8 утра я позвонил человеку, которому еще не рассказывал о пари. Ее зовут Урсула. Это мама моего лучшего друга. Я познакомился с ней, когда она приезжала на неделю около года назад, но с тех пор мы разговаривали всего пару раз. Это маленькая, худая, разговорчивая польская женщина, которая работает целительницей. Я помню, как смотрел на ее имя в телефоне. В Юте было 6 утра. Мне не хотелось ее будить, но я набрал номер.

«Алло? Кто это?»

«Урсула? Привет. Это Хасиб».

«О... Хасиб... Как ты, дорогой? – уже звук ее голоса был наполнен мудростью. – Ты в порядке?»

«Привет... Привет... Нет, я не в порядке, – я нервно вздохнул. – Я втянул себя в безумную историю, Урсула, и не могу с ней справиться. Я не могу сейчас быть один. Мои мысли сводят меня с ума, Урсула».

Я рассказал ей про пари с самого начала. Она почти не прерывала меня, только иногда говорила «да» и «о боже». «Урсула, прости, что я тебя разбудил. Мне очень жаль. Спасибо, что ты меня выслушала. Я просто должен был кому-то все это рассказать».

Она попыталась меня успокоить. Она сказала, что я один из самых мудрых и зрелых молодых мужчин, которых она встречала, и она удивлена, что я оказался в такой ситуации. Она сказала, что в конечном счете это будет хорошим уроком в моей жизни, и что Эштон станет для меня хорошим учителем, даже если сам не догадывается об этом. «Сейчас важнее всего, усвоишь ли ты урок, который тебе пытается преподать жизнь, или тебе придется получить его еще раз, Хасиб. Тебе придется пройти через всё это до конца, осознать, что ты сейчас чувствуешь, а потом ты должен будешь простить себя. И как только ты сможешь это сделать, и выберешься из всего этого, не чувствуя себя жертвой, ты продолжишь свой путь дальше по жизни, вернешься на дорогу, которая предназначена для тебя».

А потом ты должен будешь простить себя. Эта фраза мне особенно запомнилась. Даже сейчас, когда я сижу в своей комнате в доме своих родителей, она звучит в моей голове. Я три дня ехал один в своей машине и боролся с этими словами. Я никогда этого не забуду.

Я поблагодарил ее.

Она научила меня дыхательному упражнению, которое помогает расслабиться. Я запомнил мантру, которую она посоветовала мне повторять:

«Я полностью доверяю течению своей жизни».

Лежа на кровати, я пытался замедлить дыхание. Глядя в потолок, я проговорил вслух: «Я полностью доверяю течению своей жизни».

В этот момент какая-то часть меня приняла поражение. Я знал, что мне было положено проиграть. И что будет правильно, если я проиграю. Потому что где-то во всем этом был урок, который я должен буду усвоить, про себя и про мир вокруг, и я должен признать, что я сам привел себя к этому. 300k будет жаль, очень. Когда я заключал пари, я не был морально готов к потере 300к. Я справлюсь – деньги можно заработать. Деньги не главное.

Я немного подумал обо всем этом. 9 утра. У него осталось три часа.

Я разбудил Дага и сообщил, что пари приближается к финалу. Эштон шел наравне с графиком, все решится в последние минуты. Я сказал Дагу, что схожу с ума, и мне нужно с кем-то поговорить. Он оделся, и мы поехали куда-нибудь позавтракать, чтобы успокоить нервы.

Пока мы завтракали, Эштон прислал смс. Он пробежал 60 миль, и у него осталось 3 часа. Он написал: «Я без проблем пробегу 10 миль за три часа. Если хочешь откупиться сейчас, можешь это сделать за 200к. В качестве одолжения». Мы с Дагом удивились.

«Я не собираюсь откупаться. Заплатить 85к за шанс выиграть миллион? Мне нужно меньше 10% на победу, чтобы пари было выгодным. Последние десять миль будут самыми трудными. Мы знали это с самого начала, что каждая следующая миля будет труднее предыдущей. Придет момент, когда Эштон не сможет сделать больше ни шага. Он никогда не бегал марафоны. Вопрос лишь в том, откажет его тело на 69-й миле или на 71-й. Я не могу принять это одолжение».

Даг согласился. Мы ответили Эштону отказом. Он спросил, уверен ли я, что для него это будет так трудно. Я сказал, что не буду откупаться. Больше он нам не писал.

Перед тем, как выйти из ресторана, я опустил $5 на благотворительность.

Домой мы ехали молча.

В 10 утра Даг вернулся из зала. Он сказал, что тоже не может смотреть на Эштона.

Мы ждали. Время шло медленно.

Я звонил всем своим друзьям, чтобы не взорваться. Но когда я рассказывал им о том, что чувствую, мой тон изменился. Я уже считал себя проигравшим. Мне казалось, что все кончилось. Я готовил себя к этому. Число 285,000 шестеренкой вращалось в моей голове.

Время не торопилось.

Мы ждали.

Наступал полдень, а от Эштона до сих пор не было новостей. Я уже не мог анализировать происходящее, мои мысли остановились, и я просто хотел, чтобы всё это закончилось. Я был готов проиграть, и мне уже было все равно... Я просто хотел, чтобы это кончилось. Пари стартовало в 12:30 прошлого дня, у Эштона оставалось полчаса.

Я услышал, как распахнулась дверь.

Я выбежал в коридор, не зная, чего ожидать. Мое сердце было как будто подвешено на ниточках. В первую секунду я ничего не понял.

Отчим помогал Эштону подняться по лестнице. У него не осталось сил, чтобы самостоятельно переставлять ноги, он хватался за перила. «Он в порядке?» Мне никто не ответил. В этот момент я всё еще ничего не понимал.

Когда они наконец добрались до верха лестницы, он вошел в свою комнату. Он мог идти. И тут я понял.

Все кончилось.

Он победил.

Я почувствовал, что должен предложить помощь. Не время переживать из-за себя. Я спросил его маму, что они собираются делать, чтобы помочь ему восстановиться, и не нужна ли им какая-либо помощь от меня. Она ответила, что они приготовили для него ванну с английской солью, и будут носить ему еду, пока он приходит в себя. Он сказал, что хочет блинчики. Она их ему сделает.

Я не знал, что сказать. Она сообщила, что они заберут Эштона к себе на пару дней, потому что она будет волноваться, если оставит его здесь с нами. И тогда она посмотрела на меня... Как будто мне было там не место. В этот момент я почувствовал эту боль.

Я еще раз спросил, не нужно ли им чем-нибудь помочь. Она отвернулась к мужу. Они меня игнорировали.

Я не знал, что еще сделать. Я был без сил. Я поднялся к себе, написал итог нескольким людям, которые были в теме, и рухнул в кровать. Скоро я уснул.

Следующие два дня были тяжелыми. Я не мог нормально спать. Мне снились странные сны, и я просыпался каждые два часа. На следующее утро я отвез Дага в аэропорт и остался в доме один. Мои мысли были тяжелыми и неповоротливыми.

Многое в доме напоминало мне о том, что произошло. Я видел пакеты, набитые пустыми бутылками от Gatorade и обертками батончиков. Одежда Эштона, разбросанная по полу. Полуоткрытая банка соуса для спагетти. Когда я первый раз всё это увидел, мне захотелось плакать.

Я решил, что нужно уезжать. Эштон знал, что я собирался уехать из Орландо 14-го, неделей позже. Но мне нужно было сделать это прямо сейчас. Я не мог там больше оставаться.

Я не ненавидел Эштона. Я ни в чем его не винил. Все, что со мной произошло, целиком свалилось на мои плечи.

В тот день я начал собирать вещи.

То, что произошло в эти два дня, заставило меня задуматься о многих вещах в моей жизни и во мне. Я проехал от Флориды до Остина за три дня, останавливаясь только чтобы поесть, поспать и записать свои мысли. В конечном счете, как сказала Урсула, я должен осознать, что это за послание мне самому. А потом я должен буду простить себя за то, что сделал.

Я никогда раньше не жил с другими покерными игроками. Я всегда держался в стороне от покерного мира. Меня окружали обычные люди, которые жили нормальной жизнью. Пожив с этими парнями, я многое понял о себе, кем хочу стать и как хочу прожить свою жизнь.

Возможно, в мире покерных игроков изначально есть что-то нездоровое. Поколению онлайн-игроков и их культуре всего десять лет, но я постоянно чувствовал, что покер не приносит мне счастья, и думал, что, может быть, во мне что-то не так. Но в покере на каждом уровне так много людей чувствуют себя несчастными. Это заставляет задуматься.

Возможно, это и есть главная задача сегодняшнего поколения покерных игроков. Очистить мир, который в корне болен и несбалансирован. Взять этого быка по имени покер за рога и постараться укротить его. Бык будет пытаться сбросить нас в окружающее безумие – некоторые сдаются, некоторые нет. А кто-то, возможно, волочится по земле вслед за быком и считает, что всё нормально, раз он его не отпускает. Я помню, как год назад писал, что пока мы учимся играть в покер, никто не учит нас жизни покерных игроков. Никто не рассказывает нам, когда пора отпускать быка.

Я сам не знаю ответы на все эти вопросы. Я о многом думал в последние дни, и у меня до сих пор каша в голове.

Проиграть 300к больно. Мне придется бережнее относиться к деньгам, но я справлюсь. Я знаю, что мне нужно собраться, чтобы снова выйти на арену с быком. Мне придется много работать, чтобы вернуть свою игру. Моя задача сейчас – снова взять быка за рога. И хотя я знаю, что однажды он опять меня скинет, я должен его оседлать.

Это часть течения моей жизни.

Когда я упаковывал вещи, к моему удивлению, на пороге появился Эштон. Он вернулся домой уже на следующий день. Я спросил, как он себя чувствует, и он ответил, что в порядке. Колени побаливают, но всё нормально. Он сказал, что собирается в душ, а потом идет на вечеринку, посвященную Супер Боулу.

«Нам нужно поговорить», – сказал я. Он кивнул и пошел в душ.

Я ждал его на улице.

Когда он вышел, я стоял, облокотившись на машину.

«Вся эта история вышла довольно безумной, – сказал он. – Я не ожидал, что всё зайдет так далеко».

«Я знаю. Но что сделано, то сделано», – я внимательно смотрел на него. Он смотрел вдаль. Был сильный ветер. «Я тоже не ожидал, что всё так выйдет, – сказал я. – Но за всё, что произошло, я беру ответственность на себя. Ты мог серьезно пострадать, и я не знаю, как бы тогда дальше жил».

Он повторил, что знает свое тело, и знал, что с ним ничего не случится. Он не настолько глуп, чтобы соглашаться на пари, которое может ему навредить. «Возможно, это так, – ответил я. – И ты наверняка полностью в это верил. Но мы – нет. И это имеет значение».

Эштон задумался и кивнул.

«Зря я согласился на это пари с тобой, – сказал он. – Очень надеюсь, что оно не повлияет на наши отношения».

«Ну, в итоге, никто не победил, чувак. Я чувствовал себя, как дерьмо, Даг чувствовал себя, как дерьмо, твои родители чувствовали себя, как дерьмо, и я знаю, что ты сам тоже чувствовал себя, как дерьмо, даже несмотря на то, что выиграл». Он кивнул. «Мне нужно подумать о себе и о своей жизни», – сказал я ему.

«Ты уезжаешь?»

«Да. Сегодня».

«Господи».

Он снова посмотрел вдаль.

«Пока я не уехал, – сказал я. – Я должен сказать тебе кое-что. Ты все еще мой друг, Эштон. Всё, что произошло, полный бред, но это всё на мне. Мне не плевать на тебя, окей? И я тебя не ненавижу. Я уезжаю только потому, что мне нужно справиться со всем этим наедине с собой. Но если тебе нужна будет помощь, звони в любое время. Понял?»

Он кивнул, вытащил руку из кармана и пожал мою. Я его обнял. «Было приятно с тобой жить», – сказал я.

Ему нужно было идти. Он спросил, буду ли я еще в доме, когда он вернется. Я ответил, что не буду. Я рад, что удалось поговорить с ним перед отъездом. Когда он уехал, я вернулся в дом и огляделся. Я почувствовал, что мне даже грустно смотреть на всё это в последний раз. Я знал, что это конец важного эпизода в моей жизни.

Я уложил вещи в машину, захватил пару батончиков, которые не съел Эштон, и поехал домой. Вкус у них был отвратительный.

Хасиб