Вечный чех
Впервые я услышал о Яне Суханеке (вернее, увидел его имя) в Мельбурне на серии Aussie Millions. В самом разгаре была «война блогов»: мы с Дэвидом Лаппином написали совместный ответ на блог знаменитого профессионала, назвавшего целую группу игроков раковой опухолью покерного мира. Наш ответ завирусился, и каждое утро в моём твиттере появлялась сотня новых уведомлений. В полифонии голосов всё чаще и громче звучал грамотный и хорошо информированный голос некоего PerpetualCzech. Я представлял себе молодого онлайн-профессионала из Восточной Европы, презирающего старую гвардию за догматизм по отношению к поведению других игроков.
Получив от него личное сообщение, я с удовольствием согласился познакомиться во время перерыва. На место встречи я пришёл первым и долго искал глазами кого-то похожего на образ PerpetualCzech из твиттера. Несколько раз прошедший мимо меня мужчина моих лет в спортивной одежде не выглядел подходящим кандидатом. Я, видимо, тоже обманул его ожидания, учитывая сомнение, прозвучавшее в его голосе, когда он, наконец, решился спросить: «Вы, случайно, не Дара?»
После того, как мы представились друг другу, он выдал длинную тираду о вышеупомянутом профессионале, с которыми они несколько раз пересекались за столами в Вегасе: по его мнению, этот профессионал – избалованный и хамоватый нарцисс, прячущийся под маской добряка. Довольно быстро стало ясно, что Ян определённо не интроверт и уж точно не нит (в чей адрес была направлена критика упомянутого профессионала), однако любит и ценит разнообразие характеров за покерным столом и считает, что оно бесспорно идёт на пользу покеру. Также он был убеждён, что любая попытка ломать людей и подгонять их под собственные культурные нормы не только обречена, но и фундаментально ошибочна. Больше всего на свете он презирал хамов и лгунов.
С этого дня началась наша дружба в онлайне. В следующие три года мы каждый день обменивались десятками, а порой и сотнями сообщений в вотсапе и твиттере. Большинство моих дней начинались и заканчивались ответами на переписку с ним. Он жил в Новой Зеландии, его утро было моей ночью и наоборот, что добавляло в наше общение интересную динамику.
Ян родился в Праге в середине 60-х. В год Пражской весны он был ребёнком. Вся Прага праздновала либеральные реформы, когда его благоразумная мать сказала: «Русские этого так не оставят», после чего сорвалась со всей семьёй в Канаду буквально накануне вторжения советских танков. Ян вырос в Торонто, но к жизни в новой стране приспособиться не смог и везде чувствовал себя чужим.
Получив диплом экономиста, после университета Ян некоторое время работал по специальности, но быстро пришёл к выводу, что работа с 9 до 5 и подчинение начальству совершенно ему не годятся. Он вернулся в Прагу и погрузился в мир ставок на спорт. Благодаря уму и нешаблонному мышлению он быстро нашёл дыры в стратегии букмекеров того времени, которые смог использовать, а потом собрал отличную команду «людей, которые намного умнее меня» и построил империю. Встретив Татьяну, любовь всей своей жизни, он переехал в Новую Зеландию.
В Мельбурне он пригласил нас с женой в свой номер в отеле на вечеринку, посвящённую Супербоулу. Жена была не в восторге от этой идеи, так как её мало интересовали и покер, и футбол, но согласилась зайти на 15 минут. Увидев обстановку пентхауса, она рассердилась ещё сильнее, ожидая встретить покерного повесу, пускающего пыль в глаза, но Ян быстро очаровал её скромным поведением и лучшими винами, известными роду человеческому. Когда он ненадолго отвлёкся, жена шепнула мне на ухо:
– Так он и есть богатый ставочник? Или это его сотрудник?
А когда я напомнил ей, что 15 минут истекли, она посмотрела на Veuve Cliquot и икру и сказала:
– Мы остаёмся.
Насколько мне было известно, на игру Ян поставил больше денег, чем большинство людей могут заработать за всю жизнь, и матч складывался совсем не так, как ему хотелось, но это его совершенно не тревожило. Казалось, его интересовало только одно: чтобы гости получили максимум удовольствия. После этого вечера всякий раз, когда я звал свою жену на какой-нибудь приём, она неизменно спрашивала, придёт ли Ян.
Ян выглядел и вёл себя настолько скромно и сдержанно, что случайные знакомые никогда не сумели бы догадаться, насколько он богат. После первого нашего совместного ужина он настоял на том, чтобы оплатить счёт. Когда он ушёл, мой шурин упрекнул нас в том, что мы разорили этого несчастного:
– Непохоже, что этому бедняге по карману заплатить хотя бы за себя!
А Ян тем временем ехал играть кэш по самым высоким ставкам, которые мог найти.
Игрок
Скромный от природы Ян описывал себя в покере как мегафиша, разбрасывающегося деньгами, выигранными в ставках на спорт. Когда я рассказал об этом одному из профессионалов хайстейкс, он засмеялся:
– Этот парень вообще не фиш. В этих составах он играет в плюс.
Маску суперфиша Ян надевал и в турнирах. С огромным удовольствием он описывал ужасно сыгранные им раздачи и вспоминал о турнирах, из которых он вылетел ещё до первого перерыва. Он умалчивал о том, что попаданий в призы в базе Hendon Mob у него намного больше, чем у меня, не рассказывал о победе в турнире по 8 играм на Aussie Millions и хэдз-апе за браслет в 10 играх против Брина Кенни, не рассказывал, как однажды выиграл три турнира подряд или о том, как лидировал в главном турнире Мировой серии покера на стадии топ-100 и вылетел после чудовищного бэдбита в топ-50.
– Отлично помню этот момент. Я отошёл к своим болельщикам и ждал открытия ривера. Я видел всё будто в замедленной съёмке и подумал: будь что будет, я не расстроюсь. Я будто хотел проиграть в один аут, просто чтобы почувствовать, каково это на самом деле...
Он играл в высокооктановом стиле, оказывая сильное давление на оппонентов. Это приводило к быстрым вылетам, а также к более частым местам в топ-3 и победам. Он играл во все игры и одинаково комфортно чувствовал себя в турнире как за 10 тысяч в Вегасе, так и за сто долларов в Новой Зеландии, где он также играл с большим удовольствием.
Друзья
После Мельбурна мы подружились. Ян от природы обожал спорить и нашёл во мне идеального оппонента. Мы дискутировали практически на любые темы, не потому что настолько по-разному смотрели на жизнь, а чтобы проверить прочность своих аргументов – можно сказать, из любви к искусству.
Он мгновенно полюбил мои блоги и подкаст Chip Race и стал, пожалуй, нашим главным фанатом – и неутомимо критиковал каждый выпуск. Он горел желанием всегда добиваться от друзей максимума, но мгновенно прощал им любые ошибки.
Ему нравилось дискутировать в твиттере, и Chip Race давал ему массу поводов для споров. Когда Джонатан Литтл наградил нас и всех наших слушателей ярлыком «отбросы общества», Ян настоял, чтобы со следующего выпуска мы добавили в название слова «сборная отбросов общества».
Летом мы встретились в Вегасе. Ян слонялся по залам WSOP и выглядел, как бездомный, высматривающий недоеденные хот-доги, самый скромный хайроллер в штате. Как раз у стойки с хот-догами он представил мне своего друга Роба (просто Роба), будто это какой-то случайный знакомый из Новой Зеландии. Когда Роб ушёл, Ян сообщил мне, что это Роб Кэмпбелл, который разрывает серию и претендует на звание Игрока года (выиграть которое ему в конечном счёте удалось, да ещё и в борьбе с человеком, которого Ян терпеть не мог). Ян вообще любил подшучивать и критиковать людей в лицо, а за глаза объяснять, какие они крутые и замечательные.
Однажды вечером мы провожали Джен Шахаде в Palms после того, как она прошла в очередной день главного турнира, и он увязался за нами. Той ночью мы увидели Яна с другой стороны – он смотрел на неё снизу вверх и выглядел совершенно ошеломлённым тем, что общается с такой знаменитостью. Он оказался безумным фанатом шахмат. Интеллект он уважал безгранично и во всех формах.
Когда пришло время возвращаться в Gold Coast, Ян решил, что уже нагулялся, и вызывал лимузин. Мы с женой захотели пройтись, и когда лимузин Яна поравнялся с нами, он высунулся из окна и прокричал: «Эй, отбросы общества!»
Пандемия
После Вегаса он захотел встретиться на WSOP Europe, но не сложилось. Следующим местом встречи должен был стать этап EPT в Праге – снова сорвалось. Наконец, мы договорились увидеться на Irish Open – и тут началась пандемия, первой жертвой которой в покерном календаре стал турнир в Ирландии.
Больше всего на свете Ян ненавидел подчиняться чужой воле. Неудивительно, учитывая его биографию, что он всю жизнь не доверял властям. Внутри него постоянно соперничали либертарианство и желание заботиться о каждом члене общества. Его щедрость в вопросе чаевых не знала границ. Он называл себя либертарианским капиталистом, но в душе, по-моему, был социалистом.
Из-за локдауна он впал в депрессию. Не доверяя властям, он отказался прививаться, и мы постоянно спорили об этом. Каюсь, с моей стороны был эгоистичный мотив – я мечтал снова увидеть Яна на WSOP, что было невозможно без вакцинации. Однако в конечном счёте я смирился и принял его позицию: его тело – его дело.
Хоть мы и не могли встретиться лично, мы продолжали созваниваться по фейстайму и зуму, а также стали деловыми партнёрами по ставкам и некоторым другим проектам. Как только Новая Зеландия сняла ковидные ограничения, на первом же самолёте Ян отправился в грандиозное турне по Европе, которое должно было увенчаться всеобщим воссоединением на серии Unibet на Мальте. Я был вне себя от радости.
Конец
В начале месяца я гриндил турнирные серии и играл семь дней в неделю практически без перерывов. Времени не оставалось буквально ни на что, и в какой-то момент вышло, что я не отправлял ему ни одного сообщения целых 24 часа. Удивлённый Ян осведомился, всё ли у меня в порядке, и добавил, что это самый долгий перерыв в нашем общении за всё время.
Через несколько дней он написал, что заболел – проблемы с желудком. Я играл 16 столов и ответил, чтобы он берёг себя, ведь он уже не юноша. Мы немного поговорили об издании моей книги на польском (он выразил желание перевести её и на чешский), после чего в общении снова наступила пауза. Потом он написал в групповом чате, что лёг в больницу. Я потребовал подробностей, но он не отвечал.
Всерьёз перепугавшись, я связался с его другом из Новой Зеландии и получил убийственный ответ: Ян скоропостижно скончался. Я дозвонился Татьяне; она всё подтвердила.
Для меня это был шок. Мысль о том, что мы больше никогда не сможем поговорить, пробила в моём мире огромную дыру.
В душе Яна удивительным образом мирно уживались оптимизм и пессимизм, слившиеся в подлинный стоицизм: что бы ни случилось, всё будет в порядке. Он всегда говорил: «Жить – хорошо!» Когда происходило что-то хорошее, это звучало подтверждением, когда случалось что-то плохое, его коронная фраза давала надежду. В его философии не было места жалости к самому себе. Своей любимой песней он называл Always Look On The Bright Side of Life из фильма «Жизнь Брайана». Однажды он прислал мне видео, на котором пел её дуэтом вместе с сыном.
В ходе наших споров о ковиде и локдаунах Ян как-то сказал, что понимает причину наших разногласий. Просто общество считает смерть худшим из того, что может случиться, однако сам он с этим не согласен:
– Я уже прожил дольше, чем средний человек, родившийся 100 лет назад. Я пережил своего отца и его отца. Каждый следующий день рождения – это победа. Нет, я тоже обожаю жизнь! Но я не считаю смерть чем-то плохим. На мой взгляд, она нейтральна.
В этом был весь Ян. Он жил широко и любил жизнь, но был готов ко всему, будь то проигрыш в один аут на поздней стадии главного турнира Мировой серии или смерть. Неважно. Жить – хорошо.
Так как он не боялся смерти и даже не считал её негативным событием, давайте не станем его жалеть. Он прожил жизнь на своих условиях и был любим всеми, кто имел честь хорошо его узнать. Он многое сделал для близких ему людей... Однако даже если я могу не чувствовать жалости к Яну (его смерть была быстрой и безболезненной), я не могу перестать жалеть себя и всех, кто его знал, потому что теперь нам предстоит провести остаток жизни без его общества.